Хозяин травы - Страница 31

Виктор мне нравился очень. Сейчас я уже затрудняюсь сказать, что именно мне в нем так нравилось. Кажется, шея. Да, точно, шея. Она так и источала силу и уверенность, что выгодно отличало ее от худой шеи моего бывшего мужа. И голос, восходивший из этой шеи, был густым и сочным. Да, да, все правильно — сейчас, когда мне уже многое стало ясно, я начинаю понимать, что между моим нестерпимым желанием дотронуться пальцем до этой сильной шеи и отсутствием стен в квартире существовала какая-то тайная связь. Допускаю даже, что желание это возникло еще раньше — задолго до того момента, когда, распахнув дверь комнаты, где сидели мы, сотрудники Информцентра Ленинской библиотеки, навстречу нам шагнул высокий сильный мужчина и красивым голосом спросил: «Девушки, не могу я у вас получить небольшую справочку? Мне для диссертации нужно». И тогда я увидела его шею. Она круто уходила вверх из не застегнутой на верхнюю пуговицу рубашки и увенчивалась кудрявой черноволосой с легкой проседью головой. И мне сразу же захотелось дотронуться до этой шеи. И желание это было знакомым, хотя вроде бы ничья шея до этого момента подобных желаний у меня не вызывала. Да, да, я уверена, что оно было внушено мне квартирой. Только прежде оно было смутным и не носило столь конкретного характера. Вообще, я думаю, что собственных желаний у меня то ли не было, то ли они искусно подавлялись квартирой, для того чтобы иметь возможность внушать мне ее желания, которые я по неопытности принимала за свои. Иначе как, например, объяснить тот факт, что после знакомства с Виктором я вдруг купила диван. Я ведь его и теперь-то практически не использую: для спанья у меня есть тахта, а для того, чтобы сидеть, мне вполне хватает кухонных табуреток. Но поскольку диван для чего-то был нужен квартире, то для достижения своей цели она использовала сильный аргумент.

Прибирать ее и переставлять в ней мебель я начала уже за несколько дней до назначенного свидания. И сперва я решила, что это паутина. Но это были трещинки в обоях, слабые локальные трещинки, сквозь которые медленно просачивался в квартиру ее настоящий цвет — серый. И вдруг я ощутила нестерпимое — до зуда в руке — желание расковырять эти трещинки. И оно было настолько властным, что подавить его можно было единственным способом — купив диван и плотно задвинув им место соблазна, эти узкие щелочки в иную суть моего обиталища. Подобный зуд мне уже довелось однажды испытать. В детстве. У нас во дворе была карусель, то есть большой деревянный круг, из середины которого рос стальной столб, чья верхушка соединялась с краями круга стальными тросами. Надо было встать одной ногой на круг и, крепко ухватившись руками за трос, другой ногой начать отталкиваться от земли. И тогда карусель со старческим скрипом трогалась с места и начинала крутиться — сперва медленно, а потом все быстрее и быстрее. И вот как-то раз мы со Светкой так сильно раскрутили карусель, что нога моя соскользнула с деревянного круга — и, взлетев на воздух, я начала на дикой скорости описывать круг за кругом. Тело у меня исчезло, и от меня остались только руки, вцепившиеся в стальной трос, и острый, режущий горло голос. «У! У!» — ликующе вопил этот голос, который, впрочем, вполне возможно, был даже и не моим, а Светкиным. А может, это и вовсе был голос ветра, на дикой скорости мчавшегося в направлении, противоположном тому, куда мчались мы. И вдруг у меня снова появилось тело. Оно лежало на земле, розовое платье на нем задралось, обнажив голое бедро, на котором медленно распускался большой багрово-серый цветок. И из этого цветка сочилась такая боль, что лицо пролетавшей над ним Светки вдруг позеленело. А потом тело мое снова стало куда-то лететь и очутилось на постели в красной комнате. «А теперь мы будем спасать твою ногу», — произнес надо мной чей-то ватный голос и стал поливать мое бедро прозрачной жидкостью. Цветок на бедре вспенился, зашипел и начал пожирать мою ногу. Но тут его быстро забинтовали, и боль потихоньку стала стихать. А через несколько дней я ощутила зуд в руке. В правой. Почесывание ее левой рукой не дало никаких результатов — зуд не проходил. И тогда я поняла, чего она хочет. Дождавшись, когда все уйдут, я сдвинула повязку на бедре. Цветок уже стал сморщенным и коричневым. Я начала обдирать его пожухлые лепестки — и вместо них расцветали новые: алые и свежие. И боль, сочившаяся из них, была слабой и приятной и вызывала воспоминание о недавнем полете.

После этого случая я больше никогда не летала. И потому, когда Виктор, решительно встав с моего нового дивана и отодвинув стоявший между нами журнальный столик, шагнул к табуретке, на которой я сидела, и плотно взял меня за плечи, то я сперва слегка испугалась, не понимая, почему тело мое вдруг начало вибрировать и исчезать. С мужем я никогда ничего подобного не испытывала. И чтобы унять непонятную дрожь, я обеими руками ухватилась за его шею. И тогда начал дрожать пол. А потом на меня вдруг опрокинулся потолок и по нему быстро пробежал маленький паук. И я отделилась от самой себя, медленно взмыла к потолку, прошла его насквозь и умерла.

— Какое у тебя лицо было! — прошептал Виктор.

— Какое? — постепенно стала обретать я голос и тело.

— Как на фреске.

— Честное слово, я настоящая.

— Не понял.

— Я живая, а не фреска. Только об этом мало кто догадывается. Да ты не пугайся, я шучу.

— А я не пугливый, — отодвигается от меня он.

— Ты что, обиделся?

— Да нет. Ты мне очень нравишься. Такая маленькая, беззащитная...

— Я беззащитная?!