Синее небо, очень синее небо. Ах нет, фиолетовые губы. Вполне в духе картин Сергея Ивановича. «Да, молодой человек, красота — категория не утилитарная». Не утилитарная... Еще как утилитарная. Красота — это крючок, на который его поймали. Но в заповеднике рыбная ловля воспрещена. И если они этого не понимают, то он сейчас ее поцелует и покончит с ними обоими. Он вскинул руки к небу, обнял маленькую женщину и притянул ее к себе. И тогда из зеркальных глубин его существа всплыло отражение этой женщины и его губами стало страстно целовать саму себя. И поскольку губы его перестали принадлежать ему, то он не смог выговорить того, что почувствовал: «Холодно. Очень холодно».
...И они с Варей идут по какому-то белому одноэтажному городу, густо заросшему зелеными деревьями. И она спрашивает Варю: «А это столица?» — «Столица», — отвечает Варя. «А столица чего?» — «Нам направо», — отвечает Варя. И тут начинает вечереть, и все становится голубым. Кроме белых домиков. «Адрес напутали», — говорит Варя и больно толкает ее. И она видит, что сидит в центре какой-то конструкции из металлических досок. И конструкция эта одновременно и качели и карусель. И она смеется и кокетливо говорит тому, кто сидит на другом конце одной из железных досок: «А вы не боитесь так сильно раскачиваться?» И тут ей становится страшно. И она начинает громко петь, чтобы перебить страх. Но доска, на которой она сидит, слишком узкая. Настолько узкая, что она вдруг вспоминает, что беременна. И тогда она начинает бояться родов. Потому что свекровь говорила, что роды — это очень больно. И она зажмуривает от страха глаза, потом открывает их и начинает подниматься по лестнице на четвертый этаж. Но на площадке третьего этажа стоит муж и говорит, что ударит ее. И он почему-то трезвый. Она хватает ребенка на руки и бежит вниз. Но пеленки, в которые завернут ребенок, все время разматываются и путаются у нее в ногах. И она боится, что если муж догонит ее и ударит, то она упадет прямо на ребенка. Но тут свекровь говорит ей, что она зря боялась родов, потому что теперь-то ей должно быть ясно, что все обошлось благополучно и вот какой здоровенький у них мальчик.
...Она стоит на дачной платформе и ждет поезда. А поезд почему-то опаздывает. И тогда отец берет ее за руку и говорит, что он купит ей мороженое только в том случае, если она снова выйдет замуж за своего мужа, потому что мороженое едят только хорошие девочки, которые слушаются своих родителей. Более того, говорит отец и начинает медленно раскачивать перед ее лицом указательный палец, если она снова выйдет замуж за своего мужа, то они с мамой прямо в следующее воскресенье сводят ее в зоопарк. Посмотреть на пингвинов. И бублики ей там купят. С маком. Но она плачет и говорит, что больше не хочет замуж. А хочет на ручки. Потому что очень-очень устала. А если он не возьмет ее на ручки, то она ляжет на скамейку и умрет. Но отец говорит, что если она сейчас же не перестанет хныкать, то он позвонит от дежурного по станции Бармалею и пусть тот забирает ее, потому что им такие непослушные девочки не нужны.
...Она в прихожей своей бирюлевской квартиры моет шваброй холодильник. Но конец швабры с горячей тряпкой с трудом протискивается в радиатор, потому что внутри его слишком толстый слой льда. И она упирается грудью в конец палки и давит на него. Лед начинает громко хрустеть, плавится от напора горячей тряпки — и швабра медленно входит в радиатор. И тогда она вдруг чувствует острое возбуждение — и в дверь тотчас же начинает звонить любовник. Но она боится, что любовник увидит ее в старом халате, и притворяется, что ее здесь нет. Но тут возбуждение ее становится настолько нестерпимым, что любовник догадывается о том, что она дома, и продолжает давить на звонок. Тогда она мокрыми пальцами быстро расстегивает халат и правой рукой тянет за левый рукав. Но халат прилипает к ее вспотевшему телу и никак не отдирается. Любовник перестает давить на звонок с силой и начинает нажимать на него мягко и прерывисто. Она пробует соскрести с себя халат ногтями. Но липкая ткань отскребается плохо, и ей удается лишь процарапать в халате несколько больших дыр. Тогда она садится на пол, рядом с холодильником, из которого валит горячий пар, и плачет, с наслаждением размазывая по лицу слезы.
...И она в их старой квартире на Красноармейской. И Варя в желтом байковом халате сидит перед трюмо и расчесывает свои длинные густые черные волосы. «Варя, а ты уже молодая стала?» — спрашивает она. «Молодая», — отвечает Варя и улыбается ей из зеркала красивыми зубами. «А я что, так и не выросла?» — спрашивает она. «А зачем тебе вырастать? — отвечает Варя и снова ярко сверкает ей из зеркала зубами. — Это совсем не нужно». — «А что, что нужно?» — «Ты сама знаешь, что нужно», — отвечает Варя, и голос ее становится ледяным. «Честное слово, не знаю, скажи, ты ведь старшая». Но Варя уже молчит и большим костяным гребнем чешет, чешет, чешет свои длинные седые волосы.
...Дверь открывается, и входит любовник. Она стремительно встает со стула, стул начинает раскачиваться, и она долго-долго бежит навстречу к любовнику. Наконец стул с бесшумным грохотом падает, и она с плачем облегчения повисает на шее у любовника. «Что ты? Ну что с тобой?» — ласково спрашивает любовник. «Я люблю тебя, я так люблю тебя!» — рыдает она. И вдруг осознает что не понимает, кто он: Андрей или Станислав? «Наверное, Андрей, — думает она, — потому что Станислав уже умер». Но тут Варя говорит ей, что это все же скорее всего Станислав, потому что Андрей давно бросил ее. Но она отвечает Варе, что ей уже неважно, кто он, и продолжает с плачем целовать его руки. И вдруг с ужасом понимает, что это не Андрей и не Станислав, а ее бывший муж...